«Самое интересное – быть священником»

26 декабря 2021 года настоятель храма свт. Николая Чудотворца с. Каменка Задонского района, старший преподаватель кафедры философии, политологии и теологии Липецкого государственного педагогического университета имени П.П. Семенова-Тян-Шанского, кандидат богословия протоиерей Олег Безруких отметил 65-летний юбилей. В интервью редакции епархиального отдела СМИ батюшка рассказал об своем пути к священству и удивительных людях Церкви, встретившихся ему в жизни.

– Отец Олег, расскажите о своем детстве. Какие семейные традиции повлияли на Ваше становление как личности?

– Крестили меня на 40-й день после рождения в Покровской церкви города Красноярска. В христианском воспитании участие принимал дедушка, пока был жив, но основные труды принадлежат маме – Анне Ивановне. Со временем она приняла постриг и стала схимонахиней Марией.

Первое осознанное погружение в христианство было у меня года в четыре. Хорошо помню этот день, точнее вечер. До этого в церковь мы с мамой ходили довольно часто, там все было красиво: иконы, свечи, пение, запах ладана, вкусные просфоры. В ту пору в восприятии веры, главным образом, играли роль чувства, не ум. Но вот однажды идем мы на вечернюю службу. Я как учила мама, шагов за сто до храма снял шапку. А на скамеечке около храма сидел батюшка, отец Иоанн (фамилию, к сожалению, не помню). Он увидел меня, подозвал к себе:

– А что ж ты без шапки идешь, ведь холодно?

– Так мы же в церковной ограде идем.

Он улыбнулся:

– Шапку можно снять у дверей храма.

Я тогда подумал:

– Это из-за того, что я маленький, батюшка мне поблажки делает.

В тот раз батюшка дал маме Евангелие, но только на одну ночь. И сказал:

– Никому не показывайте. Ночью, сколько успеете, прочитаете, утром мне вернете.

Евангелие было большой редкостью. Лишь у священников могли быть некоторые духовные книги, но давать их читать людям было запрещено, это расценивалось как религиозная пропаганда, за которую можно было жестоко поплатиться. Давая нам Евангелие, батюшка рисковал свободой, а маму по доносу соседей могли бы лишить материнских прав.

Всю ночь мы не спали, мама вполголоса читала Евангелие, я слушал. Мы вместе с ней ахали и удивлялись чудесам Христа: вот Он просто рукой прикоснулся – и больной человек прозрел или встал на ноги, или ожил. А уж когда мы прочитали про Воскресение, то с удивлением смотрели друг на друга: «Ну, неужели это все правда? Неужели все это могло быть? Ну, раз написано, значит, правда… Так ведь и праздник такой есть – Пасха, и день в неделе – воскресенье. Значит правда!» И какая-то необычайная радость наполнила душу. Так произошло мое первое осознанное знакомство с Евангелием.

Вот еще одно из детских воспоминаний: ночью проснешься, а мама на коленочках стоит и у икон молится, лампадка горит. Она свет не включает, чтоб нам с братишкой не мешать. Отца у нас уже не было, и ей приходилось много работать. Когда она отдыхала? Не знаю. Этот образ молящейся мамы глубоко в памяти остался, как назидание, какой должна быть молитва за детей. Мама говорила: «За вас молюсь, чтобы вы по плохой дороге не пошли, чтобы Господь вас сохранил от всех соблазнов». И действительно, чтоб сохранить от соблазнов, нужно крепко молиться за своих детей.

Была у нас традиция в семье – все многодневные посты мы строго соблюдали. Жили мы в коммунальной квартире: общая кухня, общий коридор, общая ванная, общий туалет. Только электрические счетчики и выключатели были у нас разные. А так все общее. И уж если кто-то заболел, то болеют все. Но тут была любопытная особенность: зимой, например, Рождественским постом соседи каждый выходной день гуляют, пьют, песни поют, потом гриппуют, с температурой лежат. А у нас в семье ни одного больного. Соседи с досадой злились на нас: «Эти боговерующие, почему они-то не болеют? Ведь вместе одним воздухом дышим». Я думаю, что наш крепкий иммунитет был результатом соблюдения поста. Душа делалась более крепкой, и хорошо управляла телом, тогда и тело легко справлялось с разными заболеваниями. Так Господь показывал всем нам преимущества жизни верующего человека: даже в бытовых обстоятельствах верующий находился под особым попечением Божиим.

– Каких можете назвать священников или мирских людей, которые оказали на Вас доброе влияние?

– Таких людей было немало. В первую очередь назову бабушку Александру. Она много лет прожила в Китае, владела искусством массажа, знала лечебные травы, бесплатно лечила людей, была глубоко верующей православной христианкой еще дореволюционной закалки. В 1950-х годах она уехала из Китая и поселилась у племянницы в Красноярске. Там с ней познакомилась моя мама. Она рассказывала, что когда подошел срок моего рождения, возникли какие-то трудности, я долго не мог родиться, и акушеры намеревались извлекать плод частями, ради спасения жизни матери. Когда о том узнала бабушка Александра, она тотчас поспешила к знакомому священнику и попросила его, несмотря на позднее время, пойти в храм, открыть Царские врата и помолиться о благополучном рождении ребенка. Священник все так и сделал. Таким образом, мое рождение произошло глубокой ночью в момент раскрытия Царских врат при пении священником молитвы «Милосердия двери отверзи нам, благословенная Богородице» и благодаря настойчивости бабушки Александры.

Другая женщина – Валентина Иннокентьевна – работала за свечным ящиком в Покровском храме Красноярска. Когда мама еще только переехала из села Каменка на Ангаре в город, она устроилась на работу в магазин продавцом. Вскоре наивную деревенскую девушку «подставили», устроили ей большую недостачу: или плати свои деньги, или пойдешь в тюрьму. Денег нет. Она пошла на берег Енисея, чтобы с моста броситься в воду. Шла как раз мимо храма Покровского и как-то ноги ее сами в церковь завели. Ничего она еще толком про церковь не знала, в иконах не разбиралась. Просто зашла и встретилась с этой Валентиной Иннокентьевной. Та спросила:

– Девушка, чего же ты такая грустная?

А она все и поведала, про свою беду и про свое намерение. Валентина Иннокентьевна в ответ:

– Да какая же это беда, да это пустяки, подумаешь – деньги. Из-за этого свою жизнь губить… Какой у тебя долг?

– Да вот такой-то.

– Да это немного.

– Как немного? Негде взять таких денег.

Валентина Иннокентьевна прямо из кассы набрала сумму, пошла и где-то еще достала, и дает ей без всяких расписок. Мама оторопела:

– Да как же я рассчитаюсь?

– Потихонечку рассчитаешься, я тебе верю. А с работы уходи, перейди в другое место.

И спасла Валентина Иннокентьевна человека не только от самоубийства, но и для Церкви, для Бога. Из этой истории видно, как важно то, кого человек, приходя впервые в храм, встретит первым. Мама к ней потянулась всем сердцем. Валентина Иннокентьевна вскоре приняла монашество, и я ее знал как матушку Варвару. В детстве она меня очень любила, «Олежек, Олежек» всегда звала меня, угощала чем-нибудь, просфорками, конфетками.  

В Троицкой церкви Красноярска, куда матушка перешла после закрытия Покровского храма, она была алтарницей. Алтарь при ней был в исключительной чистоте. Батюшки ее очень уважали. От нее никто ни разу не слышал не то что грубого слова, даже интонации раздражительной. Она была святым человеком, можно сказать, еще при жизни. Скольких людей выручила советом, молитвой, помощью – не сосчитать.

Матушка Варвара оказала большое влияние на жизнь нашей семьи. Мама решила уйти из торговли и работать в церкви, и она ее поддержала. Когда мама приняла монашеский постриг, матушка Варвара стала ее духовной восприемницей. Когда я решил трудиться в церкви, она тоже меня поддержала. И потом, когда став священником, служил в родном городе первую Литургию в Троицком храме, она была моим пономарем. Та самая старенькая матушка Варвара, у которой я маленьким мальчишкой был на послушании, и которая давала мне разные поручения, теперь со свечой шла впереди меня на Малый и Великий вход, подавала кадило. И счастлива была безмерно, что еще одна душа из ее духовных воспитанников к Церкви прилепилась.

Еще одна благочестивая женщина – матушка Нина, супруга священника Александра Пивоварова, впервые привела меня в церковный хор.

- Сколько Вам было тогда?

– Мне было лет семь, когда я оказался среди певчих. До этого я по наивности думал, что в храме поют ангелы. Ну, кто же еще так может петь? А пели очень красиво. Просто хор располагался на балкончике, поэтому певцов не было видно. Когда же я увидел, что это были люди, восхищения от этого не стало меньше. Многие из них были еще дореволюционной школы, голоса имели необыкновенные. Квалификация хора была очень высокой. Например, к дням памяти Чайковского, Рахманинова, Веделя, Кастальского, Бортнянского, Архангельского, Чеснокова пелись литургийные песнопения их сочинения. Поэтому, когда я впервые увидел воочию этих певцов, мне они тоже показались какими-то херувимами, а регент – архангелом.

Когда они запели, я тоже стал подпевать. Почему-то мне было легко, я успевал разбирать слова и держать мелодию. Помню, как одна из певчих, из сопрано, подошла ко мне, наклонила ухо, а потом всем говорит: «Коллеги! А мальчик-то поет!». А я подумал: что же тут удивительного, ведь я в хоре, неужели буду молчать? Определили, что у меня дисконт и разрешили петь. С того времени я довольно часто стал посещать хор. А с возрастом дисконт перешел в тенор.

Но однажды меня «застукал» уполномоченный по делам религий. Он неожиданно поднялся на клирос. Я не знал, кто этот человек, и продолжал петь. Смотрю, регент побледнел, весь хор как-то сник. Уполномоченный проявил тактичность, при мне не стал ругаться, а когда уже меня отослали, дал волю гневу. Регента едва не уволили за то, что он разрешил школьнику в хоре петь. Досталось из-за меня и настоятелю.

– Советское время…

– Да, хрущевские времена, гонения. Храмы вновь закрывались, священников увольняли и даже порой подвергали тюремному заключению за активность.

А матушке Нине я бесконечно благодарен за то, что она успела приобщить меня к этому волшебному искусству – церковному пению. С тех пор я его полюбил и люблю, и буду любить всю жизнь.

Были священники замечательные. Молодой иеромонах Серафим (Брыксин) в ответ на притеснения со стороны уполномоченного по делам религий, запретившего ему служить, ушел в тайгу. Мол, не боюсь я ни ваших тюрем, ни ссылок. Целый год в лесу жил один, потом вернулся. И какой у него после этого авторитет был среди людей! На него, как на пустынника-аскета, смотрели. И он действительно был человеком крепкой воли, духовной силы и, вместе с тем, необыкновенной доброты.

И вот, когда у меня наступил сложный период жизни, я пришел к отцу Серафиму. Рассказал ему, что поступил в медицинский институт и через некоторое время разочаровался в возможностях, как мне ранее казалось, всемогущей медицины, а потом остыл к учебе. Тем более что мне поставили в институте условие – обязательно вступить в комсомол. Он выслушал, тотчас встал, сел со мной в поезд, повез меня в Томск к отцу Александру Пивоварову, и меня ему препоручил.

А у отца Александра в Томске при Петропавловском соборе было устроено своего рода подпольное духовное училище. В те годы священников для Церкви не хватало, семинарий на всю страну было всего три, и батюшка под видом сторожей, кочегаров принимал на работу в храм молодых людей, с которыми местные батюшки усиленно занимались по семинарской программе. Потом их представляли архиерею, и он после испытания рукополагал их в священный сан. Многие из них до сих пор служат в Сибири, как уже заслуженные, митрофорные священники.

Отец Александр Пивоваров стал моим духовным наставником. Я у него был пономарем и, можно сказать, почти членом семьи: жил у него в доме, был принят, как родной.

– Почему все-таки Вы решили стать священником?

– Пожалуй, здесь еще одного человека стоит упомянуть. Это был необычный человек, он родился с нормальной головой и туловищем, но у него не было рук и ног. Совершенно беспомощный телесно, но крепкий духом. Рассказывали, что после рождения сына-инвалида мама не отказалась от него, но взяла все хлопоты по воспитанию такого ребенка на себя. Она научила его молиться, и он годами совершенствовался в искусстве молитвы. У Ванюшки, как ласково его называли, открылся дар прозорливости.

Однажды наша мама взяла меня и младшего брата и поехала в Барнаул что-то спросить у него. Приехали, нашли его дом, а там к нему множество людей часами ждали своей очереди. Кто спрашивал о без вести пропавшем на войне муже, у кого-то потерялся ребенок, другой волновался о том, выздоровеет ли от своего неизлечимого недуга. И Ванюшка всем отвечал, убеждал молиться и ходить в церковь. Помню, мама пошла купить что-нибудь покушать, а мы с братом остались свое место в очереди караулить. И тут люди нас пожалели и говорят: «Пусть дети идут вперед без очереди». Все расступились, и мы оказались прямо перед Ванюшкой.

Он лежал в детской коляске, у него была медленная речь, и перед тем, как дать ответ, он закрывал глаза, как бы уходя в себя, а потом начинал говорить. И вот, нас к нему подвели и торопят: «Ну, спрашивайте, спрашивайте». А я не знаю, что спрашивать, ведь это маме нужно было о чем-то с ним посоветоваться, а ее все еще не было. И тут у меня в голове вопрос возникает, и я говорю:

– Ванюшка, а я буду священником?  

До этого я и танкистом хотел быть, и космонавтом, и музыкантом, и художником, и врачом. Про священника я как-то не думал, а тут вдруг такой вопрос задал. Он помолчал, заулыбался ласково и сказал:

– Будешь, будешь.

Я тогда в 8 классе учился. И вот, шли годы, сбылись слова Ванюшки, Промыслом Своим Господь меня направил по пути церковного служения. Архиепископ Новосибирский и Барнаульский Гедеон постриг Ванюшку в монашество с именем в честь праведного Иова Многострадального, а затем монашки, за ним ухаживавшие, перевезли его из Барнаула в Красноярск. Позже, будучи священником, когда я приезжал из Томска в Красноярск повидаться с мамой, всегда навещал и монаха Иова. При этом забавно получалось: идя к нему, я покупал целую сумку продуктов, ведь все-таки он инвалид и ему надо помогать. Пока с ним говорим на духовные темы, его монашки незаметно накладывали мне в дорогу две сумки продуктов. На мои возражения, что это я должен помогать, а не наоборот, он отвечал: «Я монах, а у тебя большая семья, и еще больше будет». Как всегда у дверей к нему теснилась очередь людей: между привычными старушками встречались молодые, люди интеллигентного вида, инженеры, преподаватели, врачи. Люди внешне крепкие и здоровые, а шли к калеке, инвалиду, за духовной помощью.

– А свою матушку Вы как встретили?

– Матушку встретил, когда через неделю по возвращении из армии приехал в Новосибирск к батюшке Александру Пивоварову, тогда секретарю епархиального управления, и прямо с вокзала пошел в кафедральный собор. Поднялся по ступеням храма, и тут вдруг дверь распахивается и выпархивает девушка: зыркнула на меня глазами и побежала по своим делам. Позже я узнал, что звать ее Леной, что работает она санитаркой в больнице и поет в соборе на клиросе, а ее мама, тетя Шура, была скромной труженицей епархиального управления. Но я тогда и предположить не мог, что она станет моей супругой.

В Новосибирске я работал в епархиальном управлении одновременно сторожем, кочегаром, грузчиком и выполнял послушание архиерейского иподиакона – был книгодержцем у архиепископа Гедеона. В то время мне открылось, какой мощью является архиерейская благодать. У меня, двадцатилетнего юноши, начались увлечения молодости. Но при первой же встрече с архиереем их с души как рукой сняло. И в дальнейшем властное слово владыки становилось определяющим во многих жизненных вопросах.

В кафедральном соборе было много верующей молодежи, мы все друг друга знали, дружили. И когда со временем чисто христианские, братские чувства у меня и Лены переросли в нечто большее, архиепископ Гедеон благословил нас вступить в брак. Со временем Господь дал нам шестерых детей – троих сыновей и трех дочерей.

– Батюшка, на Вашем пути были Красноярск, Новосибирск, а также еще и Томск. Расскажите о служении в тех городах и о том, как оказались в Липецке.

– Красноярск – это город, где я родился, где прошло детство и завершилась юность. После армии – Новосибирск, церковное служение в качестве иподиакона, учеба, начало семейной жизни. Затем рукоположение в священный сан и 25-летнее служение в Томске.

В 1978 году 27 сентября, в праздник Воздвижения Животворящего Креста, была моя хиротония во диакона, а 1 октября – во пресвитера. Рукополагал меня архиепископ Новосибирский и Барнаульский Гедеон. В день рукоположения по окончании Литургии он поставил меня на амвоне, объявил, что назначил меня четвертым штатным священником данного храма. Вот так произошло мое обручение с приходом Петропавловского собора города Томска.

Священники там были со стажем, опытные. А один из диаконов, архидиакон Ермоген, который ранее служил с Московскими Патриархами, имел громоподобный голос, великолепно знал устав. Из-за преклонного возраста и по состоянию здоровья он из центра перебрался в сибирскую провинцию, был для всех своего рода ходячей энциклопедией по вопросам жизни Церкви.

Мне представилась возможность пройти хорошую богослужебную и пастырскую практику. В церковной ограде был построен двухэтажный четырехквартирный дом, где жили священники с семьями. Здесь у меня родились все мои дети, здесь они были крещены, пошли в школу. Здесь Господь Промыслом Своим определил мне участвовать с батюшками в возрождении Томской духовной семинарии.

– Расскажите про семинарию, это очень интересно.

– Случилось это в первый приезд Патриарха в Сибирь. Раньше ни один Патриарх не пересекал Урал, и впервые это сделал Патриарх Московский и всея Руси Алексий II. Весной 1991 года в пасхальные дни он посетил Бийск, Барнаул, Томск и Новосибирск. Мне поручили курировать группу журналистов, и поэтому довелось буквально всюду, на всех Богослужениях и официальных встречах быть вблизи Патриарха.

Как он общался с людьми! Здороваясь, возьмет за руку, посмотрит в глаза и заглянет в такую глубь души, о существовании которой сам человек и не подозревал. Столь уважительное отношение к образу Божию в человеке было у Патриарха Алексия. Потом отпустит руку, пойдет дальше, а человек какое-то время стоит, замерев, лишь постепенно приходя в себя.

Томск считается университетским городом, в нем самая большая в стране концентрация студентов по отношению к местному населению. Святейший обратился к томичам, сказав, что в их городе сформировались крупнейшие вузы, высшее образование представлено во всех аспектах, а вот духовного образования нет. Почему бы не возродить Томскую семинарию, с которой в городе началась история образования, сначала духовного, а потом и светского? И на следующий год усердием духовенства и университетских преподавателей Томская духовная семинария была открыта. Мне посчастливилось потрудиться в ней преподавателем, а затем несколько лет руководителем.

Говорят, если хочешь хорошо изучить какую-либо научную дисциплину, нужно на несколько лет стать ее преподавателем. Работа в семинарии дала мне очень много, я полюбил духовное образование, потому что видел, как оно положительно меняет человека. Предметы, которые мне было поручено вести, были самыми интересными – Священное Писание, догматическое богословие, нравственное и пастырское богословие, гомилетика. Семинаристы были молодцы – и учились, и трудились от души. Я старался никогда не пресекать их инициативу, по мере возможности поддерживать, корректировать.

– Отец Олег, давайте заменим систему отопления в семинарском храме.

– Давайте.

– Нужна новая лестница на второй этаж в храм, старая может рухнуть.

– Хорошо. Сделайте предварительные расчеты.

– Мы ходили в тюрьму к заключенным. Можно их навещать, а потом домовую церковь устроить?

– Можно, но сначала составим договор с администрацией, разработаем график посещений.

Апостол Павел ставил труд на ниве духовного учительства выше чудотворений и исцелений (1 Кор 12:28). И я на своем опыте узнал, что это дело действительно богоугодно. Несмотря на то, что в сфере духовного просвещения нас сопровождали большие трудности, всегда чувствовалась Божия помощь.

– Расскажите о написании диссертации.

– Пока я занимался делами семинарии, о написании диссертации не могло быть и речи, времени не хватало. Когда в 1999 году на Томскую кафедру прибыл епископ Ростислав (Девятов), выпускник Московской духовной академии, он возглавил Томскую семинарию в качестве ректора, а я был назначен первым проректором. К этому времени мой младший брат, окончив семинарию, стал иеромонахом Сергием, основал в Башкирии мужской монастырь и перевез туда нашу маму. Но затем по причине ухудшения здоровья брата Уфимский владыка Никон отпустил его искать более подходящее по климату место, и брат нашел его в Задонске. Тогда они с мамой стали звать меня переехать к ним. Первой переехала матушка с детьми. Я встречался с митрополитом Воронежским Мефодием, он сказал, что готов принять меня в свою епархию, но с условием, что я буду работать в Воронежской семинарии. В Задонске я познакомился с Владыкой Никоном, и он тоже советовал переезжать.

Но в Томске Владыка Ростислав обещал отпустить меня из епархии лишь при условии, что будет проведено государственное лицензирование семинарии, и после того, как успешно состоится второй визит Святейшего Патриарха Алексия II в Томск. Когда все было выполнено, я получил отпускную грамоту и в 2004 году приехал на служение в Воронеж. Однако здесь произошли большие изменения: Липецкая епархия была отделена от Воронежской.

Видя, как я регулярно езжу из Задонска в Воронеж служить в Казанской церкви, Владыка Никон предложил перейти служить в Липецкую епархию. Он принял самое деятельное участие в делах нашей семьи: поручил духовным чадам помочь нам найти в Задонске подходящий дом, помог с переездом. После защиты в МДА моей диссертации Владыка благословил меня вернуться в Томск, чтобы подготовить к 400-летнему юбилею города выпуск альбома «Храмы города Томска», в основу которого легло содержание моей кандидатской диссертации. Альбом стал украшением юбилея. Было издано несколько разных альбомов, посвященных истории Томска, и наш стал одним из лучших. Это признал и губернатор, и мэр города, интеллигенция и церковные круги. Ну, а Владыка Никон по отношению ко мне всегда был внимателен, шел на встречу, одобрял и поддерживал разные полезные начинания. И я со своей стороны бываю счастлив, оказываясь в чем-либо полезным для Владыки в его трудах на благо Церкви.

– Значит, Владыка Вас перехватил.

– Да. Но я нисколько об этом не жалел, был только рад. А в целом, работа над диссертацией действительно помогла внести равновесие не только в мое богословское образование, но и гармонизировать сам процесс мышления. Раньше у меня доминировало абстрактное мышление, ведь я занимался богословскими и большей частью теоретическими вопросами. Исследование же исторической конкретики, связанной с городскими храмами старинного сибирского города, проработка огромного количества имен, дат, событий помогли активации конкретного мышления. Работа правого и левого полушария головного мозга выровнялась.

И прав был Господь, когда Промыслом Своим устроил так, что в духовной академии за мной утвердили тему диссертации не богословского характера, которую мне очень хотелось, а предложили сделать историческое исследование, менее всего казавшееся мне привлекательным. Ведь на самом деле отвлеченные теоретические разговоры о христианских истинах, открытых нам Господом, должны подкрепляться их конкретным практическим осуществлением.

Сложилось правильное понимание места богословия в жизни христианина – богооткровенные истины, святоотеческое наследие нужно сохранять в незыблемой чистоте и находить им практическое употребление в жизни. Все, что мы знаем о Боге и о человеке должно помогать нам в борьбе со злом, Божии дарования, таланты, добродетели непременно уметь открывать в себе и преумножать их, чтобы было с чем прийти к Господу на суд, который нам всем предстоит однажды испытать.

– В связи с этим попросим Вас назвать признаки настоящей христианской жизни в человеке?

– Мне думается, они проявляются в старании человека хоть сколько-нибудь походить на Иисуса Христа в Его любви к людям и к Богу. Послушание Сына Божия воле Небесного Отца до смерти и смерти крестной и жертвенная любовь Иисуса Христа к людям также до смерти крестной – это высший образец для всех нас. И мне думается, что для верующего человека главный признак того, что он христианин – это когда он во всем этом похож на Иисуса Христа.

  Когда меня семинаристы спрашивали: «Можно ли целоваться с девушкой?», я советовал каждому прежде прислушаться к себе и спросить себя: «Готов ли я вот за эту девушку, если потребуется, жизнь отдать?» И если «не готов», то лучше отойти от нее. Аналогичный ответ был и на вопрос: «Как узнать, можно ли мне быть священником?» Готовность хотя бы за некоторых из друзей или родных пойти на вечную смерть, чтобы их от нее избавить, вместо них в ад пойти на мучения является признаком способности к пастырскому делу. Пастырь, прежде всего, – это человек, который должен быть готов в буквальном смысле душу свою положить за паству. Подобное мы видим в апостоле Павле, который в послании к Римлянам свидетельствовал, что за братьев своих (неверующих во Христа евреев) он готов бы сам быть отлученным от Христа. Апостол Павел больше жизни любил Иисуса Христа и доказал это мученической смертью, но как пастырь он за неверующих евреев готов был с Господом разлучиться, лишь бы они каким-то образом к Господу приблизились.

Главное дело христианина – походить на Иисуса Христа в любви к людям, не жалеть ничего со своей стороны ради спасения ближних. А уж как на практике это будет, Промысл Божий распорядится: кто-то будет трудиться в Церкви, кто-то будет трудиться в миру, например, в медицине, образовании, бизнесе. Главное – чтобы его труд был растворен любовью к ближнему. На любом месте найдется возможность помочь человеку с Господом соединиться. Преподаватель в свои уроки может внести элементы христианского воспитания, верующий начальник в отношениях с подчиненными руководствуясь евангельскими принципами, может ненавязчиво подводить свой коллектив к христианскому образу жизни.

– Отец Олег, какую добродетель в людях Вы ставите выше других, и какой грех считаете наиболее аморальным?

– Совершение сразу великих грехов у человека редко случается, но все плохое обычно начинается с чего-либо такого, что кажется незначительным. Мне думается, что таким незначительным, но очень опасным грехом является неискренность. Из нее со временем большое зло вырастает. А из добродетелей, соответственно, я бы выделил внутреннюю честность, искренность. Их развитию помогает ясное осознание близости Божией к нам. В Его присутствии, когда Он смотрит на тебя, как можно лукавить?

– Отец Олег, что Вы скажете Богу на суде: на что потратили силы, волю, таланты, которые Он Вам дал вместе с жизнью?

– Я, честно говоря, еще пока не продумывал оправдательную речь для Суда. Но довольно часто я произношу слова молитвы святителя Димитрия Ростовского, очень правильной молитвы, где человек предает себя полностью в волю Божию: «Твори со мною, Господи, якоже хощеши». И последние ее слова: «Если не погубишь меня с беззакониями моими, слава бессмертному милосердию Твоему. А если погубишь меня с беззакониями моими, слава праведному Суду Твоему. Как хочешь, так и устрой решение обо мне».

– Можете ли Вы с уверенностью сказать, что Ваша жизнь интересна?

– Сто процентов.

– Почему?

– Как только меня рукоположили в священный сан, я где-то полгода ходил и недоумевал: Люди! Вы чем занимаетесь? О чем вы думаете? Почему вы не идете служить в Церковь, ведь это так здорово! Самое интересное – быть священником.

По роду деятельности священник – посредник. Он соединяет между собой самых разных людей, вхож в самые разные сферы, ему открывают сердечные тайны, он посещает и дворцы, и темницы, провожает в последний путь умерших и благословляет новорожденных младенцев, молится со слезами у постели больного, радуется счастью новобрачных, возлагая на их главы церковные венцы. Но священник – посредник не только в горизонтальной плоскости, но еще и по вертикали.

В ветхозаветные времена, когда делили Обетованную землю между израильскими племенами, священникам не выделили земельного участка. Они огорчились было, но когда узнали что им предложено, не просто успокоились, а возликовали. «И сказал Господь Аарону: «Я часть твоя и удел твой среди сынов Израилевых» (Чис 18:20). Священникам Бог предлагает Самого Себя! Что может быть лучше? Священник сообщается с самыми разными людьми – в области земли, временной жизни, но кроме этого – еще и с Ангелами, и с Самим Богом в области вечности. Через него от Бога изливаются на людей благодатные нетварные энергии. И священник может воочию наблюдать, какое преображающее действие они производят в человеке.

Помню, как-то в 1990-е годы я крестил на дому девочку с ДЦП. Папа ушел из семьи, поставив условие: «Или я, или ребенок. Урод мне не нужен». А мама в ответ: «Я не могу ее бросить, это моя дочь». Она работала учительницей, в школе по нескольку месяцев задерживали зарплату. Занялась рукодельем, из бересты стала делать туесочки, шкатулки вырезать и продавать. Нищая, бедствующая семья… В довершение всего мама заболела раком.

Я навещал ее, причащал, соборовал ее и дочку и видел происходящие перемены. Телом она все больше худела, а духом крепла. Я удивлялся: кроме Евангелия других духовных книг у нее не было. Но у нее было ясное сознание и словно бы изнутри сияющее лицо. Я подобных людей встречал среди Псково-Печерских монахов. А как подобное могло получиться в миру и за такой короткий срок? Эта больная женщина меня еще и утешала:

– Отец Олег, не беспокойтесь обо мне. Я знаю, что неизлечимо больна, месяца где-то два мне осталось.

– А как же девочка?

– Да, это меня беспокоит. Но я верю, что Господь не оставит.

Так она это твердо тогда сказала, что я тоже поверил: «Да, Господь не оставит». Накануне ее кончины, приехали ее родители, которые из-за того, что она вышла замуж не за того мужчину, ее осуждали, порвали с ней связь, и потом даже злорадствовали. Теперь, перед самой ее смертью у них тоже что-то в душе произошло. Когда я ее отпевал, спросил родителей, что будет с девочкой. Они сказали: «Мы ее любим, это наша внученька, мы ее никому не отдадим». И как эта женщина верила, так и произошло.

Когда я приходил в эту семью причащать больную маму с дочкой, то исподволь любовался ими. Готовлю все для причащения, а сам на них в зеркало тайком посмотрю и думаю: «Господи, надо же, как несмотря ни на что все хорошо получается у Тебя!» И ведь сколько же живет на свете таких терпеливых праведников, о которых никто не знает…

 

Беседовала редакция отдела СМИ
Липецкой епархии