Иконография подвижников Липецкой земли. Прижизненные и посмертные портреты

Яна Эрнестовна Зеленина,

кандидат искусствоведения,

старший научный сотрудник отдела древнерусской живописи Государственного исторического музея (Москва)

 

Иконография подвижников Липецкой земли. Прижизненные и посмертные портреты

Одной из составляющих художественного наследия православных монастырей является духовный (или клировый, в отличие от светского) портрет. Что подразумевается под этим термином? Духовный портрет — особый жанр церковного искусства Нового времени, включающий изображения архиереев, монашествующих, юродивых, выполненные с натуры или по памяти, иногда посмертно, но, как правило, с целью максимально точного воспроизведения индивидуальных особенностей внешнего облика изображенного лица как земного человека, исторической и духовной личности. В XVIII — начале XX века при архиерейских домах, в игуменских покоях и духовных учебных заведениях существовали целые галереи портретов иерархов, настоятелей монастырей и подвижников благочестия.

Этот отличный от иконы новый жанр церковного искусства, тесно связанный с развитием светского портрета, тем не менее, продолжал испытывать влияние иконописи и с точки зрения иконографии («церемониальные» позы, жесты, подобающие сану церковные облачения и атрибуты), и на уровне стилистического исполнения (использовались условные, схожие с иконописными, приемы разработки формы). Не случайно многие изображения — при том, что иконографические и стилистические границы портрета и иконы оказались, по сути, неопределенными — имеют уточняющую надпись с первым словом «портрет» или «образ». В большинстве случаев портреты подвижников, как правило, не выглядят профессиональными по исполнению; как и иконы, они анонимны, далеко не всегда можно узнать их создателей.

Обратимся к иконографии преподобного Илариона Троекуровского (1774–1853), включающей всего несколько изображений. О внешности затворника известно, что он «росту был среднего, грудь имел впалую, черты лица тонкие, правильные, глаза темно-голубые, нос с небольшою горбинкой». От воздержания «лицо его было весьма худое, но чистое, и цвет его необыкновенно прозрачной белизны. Волосы на голове имел длинные, седые, с серебристым оттенком, бороду несколько продолговатую и к концу заостренную». Живописные портреты подвижника существовали: во всяком случае один из них, ростовой, «академической работы», размещался над гробницей святого в Троекуровском монастыре, а на самой гробнице находилось его серебряное чеканное изображение (устроены схимонахиней Поликсенией (П.А. Уваровой), Л.Н. и А.А. Шишковыми). Портреты преподобного иногда упоминаются при описании его чудес и исцелений. Некоторые почитатели затворника носили с собой его небольшие «портретики».

Хорошо известен прижизненный живописный портрет затворника Илариона (Фомина) 1828 года (Елецкий городской краеведческий музей), представляющий подвижника в возрасте 54 лет (или раньше), по пояс, в светлом халате со стоящим воротником и голубым поясом, правая рука поднята к груди, в левой — четки.

Портрет преподобного Илариона (Фомина), затворника Троекуровского. 1828 г. Холст, масло. Елецкий городской краеведческий музей

Иллюстрация из книги: Клоков А.Ю., Найдёнов А.А. Жизнеописание затворника Илариона и история Троекуровской обители. Липецк, 2017. С. 33.

По сведениям жития, «постоянной его одеждой, и летом, и в жестокие зимние морозы, были длинная холщовая сорочка и халат из белой тонкой материи». В описании одного из чудес почитательница упомянула подобную одежду с препоясанием: «Разве вы его не видите? Вот он, около меня стоит в белом халатике с голубым поясом». Этот портрет многократно в точности воспроизводился на литографиях, но поскольку они издавались уже посмертно, волосы его показывали светлыми, седыми, как упоминается в жизнеописании — «серебристыми». [Госкаталог Музейного фонда РФ. № 38117656, 38117916 и др.]. В Московской синодальной типографии, с цензурным разрешением от 19 августа 1913 года, отпечатан эстамп из собрания Российской государственной библиотеки.

О широком почитании подвижника, в том числе в столичной среде, свидетельствуют фотокарточки, исполненные с литографий в московских ателье, или более поздние повторения портрета. Специфическая одежда святого точно воспроизводилась, несмотря на сведения о его монашеском постриге. Сохранились образцы монастырских изделий для паломников рубежа XIX–XX веков, например, памятная кружка с его поясным изображением и текстом: «троекуровс. владимiро. иларiоновс. женск. монас. тамбовск. губ. лебедѣнск. уѣз.». Некоторые гравюры и литографии отличаются по образной характеристике, они мало известны, на одном из экземпляров, из собрания Государственного исторического музея, есть помета, что «эту достать трудно» [Госкаталог Музейного фонда РФ. № 38117756, 40037225].

Сохранилось уникальное, необычное по иконографии полнофигурное живописное изображение затворника в гробу, как бы в «обратной» перспективе, — из-за формы домовины, что придает образу иконописные ассоциации. На смертном одре он тоже запечатлен в белом халате с высоким воротником, со сложенными на груди руками с четками. Портрет, натурный или копийный, датируется не ранее даты кончины подвижника — 5 ноября 1853 года (Егорьевский историко-художественный музей) [Госкаталог Музейного фонда РФ. № 57986813].

Преподобный Иларион Троекуровский в гробу. 1853 г. (?). Холст, масло. Егорьевский историко-художественный музей

Иллюстрация из книги: Егорьевские диковины: Сокровища, редкости, курьёзы и прочие замечательные вещи из коллекции М.Н. Бардыгина, ныне собрания Егорьевского историко-художественного музея. М., 2008. С. 79.

Надгробная тема — особенное явление в искусстве синодального времени: на смертном одре изображали императоров, писателей, родных, почитаемых усопших. Тем более это касалось подвижников, которые вряд ли соглашались на портретирование при жизни. Так, например, в жизнеописании знаменитого московского юродивого Ивана Яковлевича Корейши есть такой эпизод: «На другой день после смерти Ивана Яковлевича явился живописец (называют одного профессора живописи) снять с покойника портрет, но только что он хотел приняться за работу, как у покойника тотчас начали вспухать глаза, губы стали вздуваться, и все решили, что Ивану Яковлевичу, вероятно, не угодно, чтоб с него снимали портрет, и портрет так и не снимали».

Портреты умерших представителей духовенства переводились в литографии и издавались большими тиражами, даже спустя десятилетия после их смерти. С них делали списки, поэтому датировать точно годом смерти подвижника такие изображения нельзя. В некоторых случаях посмертный образ в гробу становился единственным документом о внешнем виде подвижника и служил импульсом для развития его иконографии. Портрет старца Илариона небольшого размера, прост по живописи, скорее всего, это список, а не оригинал. На одежде есть необычная деталь, безусловно, историческая — небольшой крестик (заплата?) под левой рукой. Между сохранившимися живописными изображениями преподобного Илариона прошло, как минимум, четверть века, и это не могло не отразиться на его внешнем облике.

К этому же типу портретов относятся изображения — живописное и гравированное — на смертном одре задонского подвижника, дворянина, иеросхимонаха Нафанаила (Остапова) (1799–1849); они хранятся в Егорьевском историко-художественном музее [Госкаталог Музейного фонда РФ. № 57986838] и в Российской государственной библиотеке. В жизнеописании иеросхимонаха отмечено, что гроб у него был приготовлен уже за десять лет до смерти. Старец Нафанаил скончался 30 июня 1849 года, а 18 августа гравированный портрет, в точности сходный с живописным — по точке зрения, ракурсу, деталям изображения, был допущен цензором к печати. Спрос на подобные эстампы был очень велик. Портрет старца вряд ли был написан при жизни, ведь после принятия схимы Нафанаил подвизался в затворе.

Тип «гробового» портрета был популярен в Липецкой земле — к нему относится и редкий портрет на смертном одре задонского затворника Георгия Алексеевича Машурина (1789–1836), монаха Стратоника, награвированный после его кончины в 1836 году (Российская государственная библиотека).

Затворник Георгий Алексеевич Машурин на смертном одре. Не ранее 1836 г. Бумага, офорт, пунктир. Российская государственная библиотека

Иллюстрация из книги: Зеленина Я.Э. От портрета к иконе: Очерки русской иконографии XVIII — начала XX века. М., 2009. С. 111. Ил. 83.

Он содержит примечательную подпись, раскрывающую имя донатора и цель создания листа: «Усер[д]ствуетъ почитателямъ памяти Усобшаго Елизавета Александровна Кутузова».

Известно гравированное изображение затворника Георгия Алексеевича в келье, созданное через год после его смерти (Музей христианского искусства «Церковно-археологический кабинет» Московской духовной академии). Изображение со сложной иконографической программой раскрывает образ служения затворника и отражает реалии его жизни. Здесь есть и его небесный покровитель — великомученик Георгий, побеждающий змия. В многочисленных текстах-цитатах, напоминающих записки со стен кельи затворника, подчеркнута тема смерти и вечной жизни, что стало откликом на его кончину перед иконой Страшного Суда. Он изображен с большим Распятием в руке, в одном подряснике, его внешность имеет характерные черты. На основе этого изображения в гравюре и литографии конца 1830–1860-х годов было создано несколько упрощенных ростовых и поясных вариантов, которые прикладывались к изданиям жизнеописаний и сочинений подвижника.

Портрет затворника Георгия Алексеевича Машурина. Ок. 1839 г. Бумага, офорт, пунктир.

Иллюстрация из книги: Письма в Бозе почившего затворника Задонского Богородицкого монастыря, Георгия. М., 1839.

Особенности его иконографии, хотя и портретной, уже сформировались [Госкаталог Музейного фонда РФ. № 49531387, 49531410 и др.]. Для духовного портрета, как и для иконописания, было очень важным тиражирование образца. Чтимый подвижник получал свою традицию в искусстве, свой тип изображения.

Гравированный офортом и пунктиром портрет схимонаха Митрофана (Голощапова) († 1793), сподвижника святителя Тихона Задонского, относится к наиболее раннему времени — к началу XIX века и потому стилистически отличается от всех перечисленных портретов (Музей христианского искусства «Церковно-археологический кабинет» Московской духовной академии). Старец одет в мантию, схиму, правая рука прижата к груди, в левой — четки.

Портрет схимонаха Митрофана (Голощапова). Начало XIX в. Бумага, офорт, пунктир. Музей христианского искусства «Церковно-археологический кабинет» Московской духовной академии

Иллюстрация из книги: Духовные светочи России: Портреты, иконы, автографы выдающихся деятелей Русской Церкви конца XVII — начала XX века. М., 1999. С. 70. Кат. 56.

По описаниям современников, лицо у него было «продолговатое, сухое, очи строгие, нос большой римский, борода длинная, в конце раздвоившаяся», прижизненный портрет хранился в Задонском монастыре.

На фоне явного всплеска развития в XIX веке консервативного по сути жанра духовного портрета, включающего даже изображения юродивых и затворников, исключительно мало встречается женских портретов — в основном это изображения настоятельниц монастырей, именитых пострижениц и очень редко подвижниц, избравших путь аскезы и тем более затворничества. Большая часть этих портретов создавались именно в монастырях местными художниками, иногда даже сестрами обители, работавшими в живописной мастерской. К этому редкому типу принадлежит небольшая группа портретов затворницы Знаменского монастыря в Ельце Мелании Пахомовой (1759–1836). Следует отметить, что ни одна подвижница не имеет в настоящее время такого ряда портретов, хотя и скромного, но определенно свидетельствующего о немалом ее почитании. Она избрала путь безмолвия под влиянием местных подвижников, в их числе — преподобного Илариона Троекуровского и задонского затворника Георгия Машурина. После смерти подвижницы чудеса исцелений продолжали совершаться у места ее погребения и даже от портретов.

История появления первого изображения затворницы Мелании очень близка некоторым эпизодам древнерусской агиографии. Как и в средневековых житиях, в основу иконографии положен рассказ о посмертном явлении подвижника, зримые черты облика которого не были запечатлены при жизни. Но если в Древней Руси между преставлением святого и осознанием необходимости иметь его «образ» проходило зачастую немало времени, то в данном случае это случилось буквально сразу после смерти преподобной. Некий старец монах Сергий из Задонского монастыря, очень сожалевший, что в последние годы жизни не был написан портрет затворницы, увидел ее во сне с большим сияющим крестом в руках, причем Мелания приказала «хорошенько заметить черты лица ее». После видéния по рассказу старца художником был написан портрет, и многие самовидцы подтвердили сходство изображения: «Только не могла рука художника изобразить той неземной уже красоты и славы, которая осиявала ее в этом сновидении». На этом чудеса, связанные с портретом, не закончились.

Жизнеописание преподобной изобилует фактами, связанными с портретами. Это очень характерный пример, иллюстрирующий отношение к ним в XIX веке. В частности, житие повествует о том, как во время визита епископа Орловского Никодима (Быстрицкого) в обитель в 1837 году с целью осуществить инспекцию всего, связанного с почитанием затворницы, ее портрет-первообраз находился в келье монахини Нектарии. Епископ «сам ходил по келлиям монахинь и послушниц, желая удостовериться: нет ли чего особенного? Все были приготовлены к этому, а о портрете забыли, хотя прежде намерены были спрятать, опасаясь, чтобы владыка не вменил им в вину того, что портрет был написан без его благословения. Преосвященный был в этой келлии, и все сановники с ним были; но никто не видал портрета. Когда все кончилось, и владыка уехал, благочинная сказала: “хорошо, что вы спрятали Меланьюшкин портрет, а то могла бы быть тут неприятность”. Все с изумлением посмотрели на благочинную и молчали от испуга. Портрет и в ту минуту висел на стене на видном месте, и никто не заметил его». Помимо необычного «исчезновения», в этом рассказе важно и другое — отношение к портрету как к сакральному образу. Присутствие его в монашеской келье «на видном месте», без высоких духовных санкций, — уже свидетельство чего-то «особенного», выходящего за пределы строгой регламентации церковной жизни синодального времени.

Следует отметить и особое духовное воздействие портретов преподобной Мелании, уравнивающее их с иконописными произведениями. В жизнеописании подвижницы, составленном на основе документов монастырского архива авторитетным церковным историком Макарием (Миролюбовым), возглавлявшим в 1867–1876 годах Орловскую кафедру, рассказано о действии благодати на месте ее погребения на людей одержимых, которые «жестоко вопиют, терзаются, хулят святыню… Нередко бывает, что и приближение к портрету затворницы производит на них такое же действие. Они сильно возмущаются, когда где-нибудь видят его. А которые из этих недужных еще могут владеть собой, то поскорее удаляются». Елецкая монахиня Иннокентия исцелилась от припадков головной боли и тоски после того, как затворница из портрета строго пригрозила ей пальцем.

К сожалению, упомянутые портреты в жизнеописании никак не соотносятся с уцелевшими произведениями. Самым ранним является офорт К. Милославского 1844 года (Музей христианского искусства «Церковно-археологический кабинет» Московской духовной академии) — по-видимому, точное воспроизведение написанного по видению оригинала.

Портрет Мелании (Пахомовой), затворницы Елецкой. 1844 г. К. Милославский. Бумага, офорт, пунктир. Музей христианского искусства «Церковно-археологический кабинет» Московской духовной академии

Иллюстрация из книги: Духовные светочи России: Портреты, иконы, автографы выдающихся деятелей Русской Церкви конца XVII — начала XX века. М., 1999. С. 211. Кат. 194.

Старица Мелания изображена в темном одеянии — монашеском клобуке (или скуфье) характерной формы и верхней одежде с воротником, в руках у нее, согласно описанию, довольно большой Крест-распятие и четки. Черты лица довольно узнаваемые, с точной возрастной характеристикой (она скончалась в преклонных летах), со следами аскетических подвигов (впалые щеки, глубокие морщины) и опущенным долу взором… Крест, являвшийся принадлежностью изображения мучеников и нередко монашествующих в византийской живописи, был введен в иконографию затворницы Мелании благодаря ее чудесному явлению. Не прошло и десяти лет со времени ее кончины, а оригинал портрета уже переведен в тиражную технику и получил одобрение московского цензора протоиерея Федора Голубинского — настолько востребованными оказались изображения подвижницы.

Гравюра стала образцом для ряда живописных повторений и послужила распространению иконографии преподобной. Одна из местных живописных реплик первого портрета — сравнительно небольшое изображение середины XIX века (Елецкий городской краеведческий музей) выполнено мастером-любителем [Госкаталог Музейного фонда РФ. № 53282067]. Детали рисунка, вплоть до положения рук и наклона Креста, соответствуют награвированным, кроме одного исключения — глаза подвижницы открыты и направлены к зрителю. Автор портрета пользовался скромным набором красок; моделировка лика и рук существенно отличается (большие потертости красочного слоя в области рук и Креста могут свидетельствовать о том, что к портрету прикладывались, как к иконе).

Наибольшим профессионализмом среди немногочисленных изображений старицы Мелании выделяется портрет середины XIX века, поступивший в Церковно-археологический музей при Киевской духовной академии в 1897 году из собрания графа М.В. Толстого (Национальный Киево-Печерский заповедник). На первый взгляд, образ не принадлежит к изводу, представляющему подвижницу с крестом в руке. Однако при внимательном изучении портрета оказывается, что все детали — пропорции фигуры, одеяние, положение рук с четками, даже рисунок крупных морщин на лице и потупленный взор — заимствованы с гравюры 1844 года или ее ближайшего прототипа. Только крест почему-то не был изображен — возможно, мастер был далек от елецких реалий и по-своему интерпретировал имевшийся образец.

В иконографии затворницы Мелании существовал и другой, более поздний извод, или его вариант. Датированная точка отсчета — эстамп с цензурным разрешением от 30 декабря 1870 года, размещенный в жизнеописаниях: подвижница представлена строго фронтально, по пояс, в монашеской рясе, апостольнике и скуфье (или большом платке), Распятие сжимает в руках вертикально, длинные четки спускаются вниз [Госкаталог Музейного фонда РФ. № 31553963]. Портрет имеет ту же «аскетическую» характеристику — вытянутое лицо с суровыми морщинами, впалыми щеками, длинным прямым носом и тяжеловатым подбородком; широко посаженные глаза обращены к предстоящему… Скорее всего, это изображение восходит к ростовому портрету из Ельца третьей четверти XIX века (Елецкий городской краеведческий музей).

Портрет Мелании (Пахомовой), затворницы Елецкой. Третья четверть XIX в. Холст, масло. Егорьевский историко-художественный музей. Фрагмент

Иллюстрация из книги: Православная энциклопедия. М., 2016. Т. 44. С. 492.

Расположение фигуры и надписи («Меланiѧ затворница») как будто сделано с учетом последующего добавления нимба и чина святости — возможно, портрет выполнили одновременно с жизнеописанием [Госкаталог Музейного фонда РФ. № 51839923].

Наконец, надо вспомнить и про иконографию Сезёневских подвижников. Известно, что изображение преподобного Иоанна (Быкова), затворника Сезёновского (1791–1839), скончавшегося в возрасте 48 лет, как и преподобного Илариона Троекуровского, находилось в ряду портретов в приемной комнате преподобного Макария Оптинского. Сохранились литографии середины — третьей четверти XIX века [Госкаталог Музейного фонда РФ. № 5550387, 38117877], тоновая литография 1864 года, отпечатанная к 25-летию со дня кончины святого в литографии Н. Кудрякова в Москве.

Портрет преподобного Иоанна (Быкова), затворника Сезёновского. 1864 г. Литография Н. Кудрякова. Российская государственная библиотека

Иллюстрация из книги: Зеленина Я.Э. От портрета к иконе: Очерки русской иконографии XVIII — начала XX века. М., 2009. С. 91. Ил. 61.

Подвижник относительно молод, изображен со склоненной головой, в простой одежде, с крестом возле груди в правой руке и с четками в левой. Надо подчеркнуть, что здесь запечатлен тот же жест — крест и четки в руках. У затворника широкое безбородое лицо и длинные волосы на прямой пробор, лежащие на плечах. Очевидно, эстамп исполнен с раннего живописного, видимо утраченного портрета. Поскольку известно, что Иоанн старался никому не показывать своего лица, вряд ли этот портрет был прижизненным. Вспомним посмертное описание: «Тело было немного наклонено на правый бок, правая рука, стоя на локте, поддерживала голову…», а также историю отсроченного погребения святого. Эстамп неоднократно переиздавался, его варианты помещали в изданиях жизнеописаний подвижника. Подобное монохромное изображение преподобного Иоанна (без нимба, с надписью «Затворникъ Iоаннъ») воспроизведено на сувенирной фарфоровой кружке рубежа XIX–XX веков, изготовленной по заказу Сезёновского Казанского монастыря на заводе М.С. Кузнецова (Государственный исторический музей) [Госкаталог Музейного фонда РФ. № 21221703]. Этот тип паломнической продукции был, по-видимому, распространен на Липецкой земле.

В собрании Государственного исторического музея обнаружилось еще одно литографированное изображение затворника Иоанна, вероятно, более раннее, малоизвестное [Госкаталог Музейного фонда РФ. № 31553975]. Он изображен в рост на фоне монастырских построек, но без креста в руке, только с четками. Хотя на эстампе указана дата смерти подвижника, внизу кем-то карандашом отмечено: «При жизни |Iоанна Сезеновского». Иконография портрета представляет его как основателя обители, на фоне своего «детища», что напоминает средневековую иконописную традицию изображения преподобных основателей монастырей. По описаниям, блаженный Иоанн имел «лицо смугло, волосы длинные, редкие, черного цвета, бороды почти нет, роста высокого, немного сутуловат, глаза прищуренные».

Сподвижница затворника Иоанна, старица Дария (Кутукова) (1782–1858) запечатлена на, как минимум, двух литографированных портретах, идентичных по иконографии, но немного отличающихся деталями рисунка. Литография 1869 года издана спустя десять лет после ее кончины в той же мастерской Н. Кудрякова в Москве (Российская государственная библиотека).

Портрет преподобной Дарии (Кутуковой), старицы Сезёновской. 1869 г. Литография Н. Кудрякова. Российская государственная библиотека

Иллюстрация из книги: Зеленина Я.Э. От портрета к иконе: Очерки русской иконографии XVIII — начала XX века. М., 2009. С. 100. Ил. 70.

Эстамп из собрания Государственного музея изобразительных искусств имени А.С. Пушкина, вероятно, появился раньше [Госкаталог Музейного фонда РФ. № 5550428]. Подвижница представлена сидящей возле стола, в монашеском одеянии, с крестом в правой руке, а персты левой сложены таким образом, что в них должны были быть четки. Несомненно, они были на оригинале, но по какой-то причине остались не воспроизведенными литографом. Судя по острой индивидуальной характеристике, рисунок восходит к неизвестному прижизненному портрету преподобной.

Таким образом, можно говорить о том, что на Липецкой земле сложился особый тип иконографии подвижников. Большинство из них были современниками, находились в духовном общении, при этом были затворниками. Как можно видеть, все они имеют очень индивидуальный узнаваемый облик, свидетельствующий об аскетических подвигах. Местная особенность — изображение Распятия в руке, наряду с образом молитвы — четками. Возможно, это объясняется тем, что многие портреты и зарисовки делали в тот момент, когда подвижник возлежал на смертном одре. В другом случае имело место чудесное видéние святой с крестом в руке. Как и на византийских фресках, где монахи изображены с крестами, аскетический подвиг уравнивается с мученическим.  

 

Литература

Духовные светочи России: Портреты, иконы, автографы выдающихся деятелей Русской Церкви конца XVII — начала XX века. М., 1999.

Егорьевские диковины: Сокровища, редкости, курьёзы и прочие замечательные вещи из коллекции М.Н. Бардыгина, ныне собрания Егорьевского историко-художественного музея. М., 2008.

Жизнеописание в Бозе почившего Троекуровского затворника, старца Илариона Мефодиевича Фокина, основателя Богородичного Иларионовского Троекуровского женского монастыря. Саратов, 2010.

Жизнеописание оптинского старца иеросхимонаха Макария. М., 1997.

Задонский патерик: Жизнеописания святых и подвижников благочестия / Сост. Л.А. Морев. Задонск, 2009.

Задонский подвижник Никодим, в схиме Нафанаил // Жизнеописания отечественных подвижников благочестия 18 и 19 веков (с портретами): Июнь. Козельск, 1995. С. 412–418.

Зеленина Я.Э. О портретах елецкой затворницы Мелании Пахомовой // Воронежский епархиальный вестник. Воронеж, 2006. № 2 (75). С. 101–106.

Зеленина Я.Э. От портрета к иконе: Очерки русской иконографии XVIII — начала XX века. М., 2009.

Клоков А.Ю., Найдёнов А.А. Жизнеописание затворника Илариона и история Троекуровской обители. Липецк, 2017.

К[очетов] Д.Б., Зеленина Я.Э. Мелания Елецкая // Православная энциклопедия. М., 2016. Т. 44. С. 492–494.

Макарий (Миролюбов), епископ. Жизнеописание девицы Мелании, затворницы Елецкого Знаменского, на Каменной горе, девичьего монастыря. СПб., 1871.

Митрофан, схимник Задонский // Жизнеописания отечественных подвижников благочестия 18 и 19 веков (с портретами): Февраль. Козельск, 1996. С. 320–324.

Ровинский Д.А. Подробный словарь русских гравированных портретов / Сост. Д.А. Ровинский. СПб., 1886–1889. Т. 1–4.

Сезеновская первоначальница старица Дария // Жизнеописания отечественных подвижников благочестия 18 и 19 веков (с портретами): Июль. Козельск, 1994. С. 513–529.

Серафим (Питерский), игумен, Мелетия (Панкова), монахиня, З[еленина] Я.Э. Иларион [(Фомин)] // Православная энциклопедия. М., 2009. Т. 22. С. 140–144.

Тысяча лет русского паломничества: Каталог выставки / Гос. исторический музей; Сост. Е.М. Юхименко. М., 2009. С. 329. Кат. 964.

 

Доклад на Межрегиональной научно-церковной конференции,

посвященной 250-летию со дня рождения

преподобного Илариона, затворника Троекуровского

«Земли липецкой украшение»

11 октября 2024 года