Дарованные Богом. Непридуманные рассказы

В. М. Максимов "Все в прошлом". Фрагмент картины

В небольшом провинциальном городке их знали все. Богодаровы жили в старинной усадьбе на берегу Дона. Усадьба, правда, изрядно обветшала и покосилась, но, хранившая в себе семейные тайны, радости и трагедии не одного поколения, непреодолимо влекла к себе маленьких Таню и Сашу, приезжавших на лето к бабушке в Задонск.

Но более, чем уютный старый дом в тени полузаросшего сада с огромным кустом пионов у крыльца, привлекали к себе его хозяева – Надежда, женщина лет пятидесяти, но чрезвычайно моложаво выглядевшая и ее старшая сестра Любовь. Они являли собой ту самую русскую интеллигенцию в давно забытом понимании этого слова.

Надежда Ивановна работала учителем музыки, писала статьи для местной газеты о роли искусства в воспитании детей. Любовь Ивановна работала преподавателем истории в престижном московском вузе.

Маленьких гостей встречали с радостью и неизменным грушевым вареньем из плодов собственного сада. Никогда в жизни Татьяна не ела ничего вкуснее того варенья с чаем, который сестры, горячие любительницы московской старины, пили целыми самоварами.

А когда Любовь Ивановна приезжала в отпуск из Москвы, к чаю подавалось и вовсе невиданное кушанье – московская карамель, за которой тетя Люба выстаивала огромную очередь, чтобы порадовать ребятишек. Часами длились неспешные беседы под мерное тиканье старинных часов с кукушкой – сохранившейся фамильной реликвией.

Только спустя много лет Татьяна поняла, как это было необычно, что к ним – пяти-семилетним малышам – относились совсем по-взрослому, проводя в разговоре с ними долгие часы, причем с таким расположением, что казалось, беседа доставляла большое удовольствие самим хозяевам. Как редко можно было встретить в восьмидесятые годы прошлого века такое отношение к детям, тем более его почти не встретишь сейчас.

Но тогда, в детстве, Тане и Саше казалось это таким естественным, будто по-иному и быть не могло. Они чувствовали себя настоящими маленькими друзьями, полноценными собеседниками этих умных, интеллигентных женщин. Их детские вопросы, мнения, интересы рассматривались как очень важные и серьезные. На доступном детям языке Надежда Ивановна и Любовь Ивановна делились с ними своим богатым жизненным опытом.

Благодаря им Татьяна научилась любить мелкие домашние дела, создающие особый уют и тепло, когда вкладываешь в них душу. Например, маленькой Тане казалось, что нет ничего неприятнее, чем мыть посуду, тем более, что в доме не было водопровода. И однажды, наблюдая церемонию мытья чашек после их совместного чаепития, девочка сочувственно сказала:

– Опять вам, тетя Надечка, досталась самая неинтересная работа.

– Почему неинтересная? – искренне удивилась Надежда Ивановна. – Посуду мыть очень интересно. Смотри: она была грязная и стала вновь чистая.

Наблюдая целую церемонию мытья посуды в двух тазиках, а это была именно церемония, не поверить тете Наде было невозможно.

Прошло несколько лет. Таня подросла и с удивлением обнаружила, что мыть посуду, действительно, очень интересно – настоящий творческий процесс, почти художество. И так оказалось с каждым домашним делом. Надо только знать один секрет – трудиться с любовью к делу и тем людям, которых оно порадует…

К огорчению Тани и Саши бабушка на их беседы ходить отказывалась, хотя с соседкой жила дружно. Но часто с некоторой настороженностью спрашивала, о чем дети говорили с сестрами Богодаровыми. Услышав, что разговор касался особенностей ухода за котом, строения пчелы и секретов домашнего варенья, бабушка успокаивалась.

Однажды Таня узнала про одну странную традицию, которой сестры неизменно придерживались – мыть голову в первый день Пасхи. Танюша очень этому удивилась – бабушка всегда учила ее, что на Пасху всю неделю нельзя работать и даже голову мыть разрешала только на третий день.

Повзрослев, Татьяна поняла – это был их своеобразный вызов вере, Церкви Православной, которую обе сестры не признавали. Но личными своими убеждениями они никогда с детьми не делились. Впрочем, однажды тетя Надя обмолвилась, что ее сестра считает своим долгом возить студентов каждый год в Задонский монастырь, считая его великим памятником русской культуры, о чем молодые люди должны знать. Надежда Ивановна сама проводила для них экскурсии, будучи прекрасным знатоком старины родного края и всей русской истории.

Надо сказать, что у обеих сестер была потрясающая феноменальная память. Любовь Ивановна знала, например, наизусть весь роман А. С. Пушкина «Евгений Онегин». Очень образована была и Любовь Ивановна, регулярно выписывая новинки философской и исторической мысли. В конце жизни, боясь потерять память, она ежедневно заучивала новые стихи…

Атеистические взгляды не мешали им проявлять интерес к религиозной жизни и даже знакомить с нею молодежь. Рассказывая, как сестра пригласила Надежду Ивановну на конференцию в Москву, где планировалось выступление одного из иерархов Русской Церкви, тетя Надя с сокрушением заметила, до чего народ стал темным: «Представляете, когда владыка зашел, никто даже не догадался приветствовать его стоя, как то подобает сану. Пришлось мне встать первой, чтобы и остальные догадались, как правильно встречать архиерея».

Это, пожалуй, и все, что знали мы об их отношении к Церкви: да, культура; да, история; необходимость уважать церковный этикет, но не более того. На Пасху же по-прежнему демонстративно мыли голову и затевали большую стирку. И в этом чувствовался какой-то внутренний надрыв. Ведь не философия марксизма привела их к неверию. О ней сестры отзывались с пренебрежением.

Запомнились слова Надежды Ивановны: «В юности с большим восторгом принялась я за изучение марксизма и быстро разочаровалась в нем. Он был слишком понятным. Но, что это за философия, которая совершенна понятна шестнадцатилетней девчонке? Это же интеллектуальный примитив»…

До умопомрачения любили сестры животных. Не раз Татьяне приходилось наблюдать, как тетя Надя, которая больше животных любила разве что чистоту в доме, бегала с газетой за случайно залетевшей мухой, пытаясь изгнать ее через маленькую форточку старинного окна. Наверное, за всю жизнь она сознательно не убила ни одного жучка, а сколько спасла брошенных котят и щенят – даже она сама не могла сосчитать.

…Вместе с детством закончились для Тани и эти встречи. Ровно семь лет исполнилось ей, когда Надежда Ивановна переехала из аварийного дома, грозившего рухнуть в любой момент в новый микрорайон. Прошло много лет. Татьяна окончила институт и однажды, приехав к бабушке, услышала, что тетю Надю парализовало.

Узнав адрес, они с мамой пошли навестить ее. Зрелище было ужасным. Последние годы она жила со своим сыном, вернувшимся из Самары. Сын много пил, бил мать, забывал кормить, не говоря уже о поддержании элементарной гигиены. В квартире было очень грязно, стоял невыносимый перегар.

Стас узнал маму с Таней и, безуспешно пытаясь обойтись без привычного сквернословия, проводил их в комнату Надежды Ивановны. Бледная, исхудалая лежала она на постели с ввалившимися глазами. Ее голову покрывала плотная серая корка, в которой возились насекомые. От пышных, русых волос, которые она так тщательно мыла на Пасху, а затем заплетала в две косы, толщиной с руку, не осталось и следа…

Присев к кровати, мать с дочерью горько заплакали.

– Танюша… Это ты? Я тебя по голосу узнала... Какая ты стала большая, девочка моя… – с трудом проговорила тетя Надя, приоткрыв потухшие глаза, когда-то лучащиеся умом и жизнелюбием.

Едва начавшийся разговор прервал резкий стук в дверь. Пришли собутыльники, и сын Надежды Ивановны насколько мог вежливо попросил гостей удалиться.

Вспоминая «подругу» детства, Татьяна безутешно рыдала несколько дней, понимая, что ничем не может облегчить ее участь. Даже родная сестра не могла ее забрать из этой промозглой квартиры, так как сын жил на пенсию матери и не позволял увезти ее.

Прошло семь лет. Как-то вечером в московской квартире Таниных родителей раздался телефонный звонок. Звонила Любовь Ивановна. Она похоронила сестру и собиралась поехать в любимую Москву, чтобы в тиши ее старинных улиц, об истории которых она так любила рассказывать своим студентам, немного прийти в себя.

Любовь Ивановну было не узнать – сгорбленная, маленькая старушечка вместо статной первой красавицы вуза, которой она оставалась даже в престарелом возрасте.

Уход сестры в иной мир после невероятных страданий совершенно состарил ее.

За гостеприимно накрытым столом тетя Люба поведала непростую историю рода Богодаровых, фамилию которых получил их далекий прапрадед, будучи семинаристом. Это был очень поздний и долгожданный ребенок. Вся семья молилась о рождении наследника зажиточной крестьянкой семьи. Спустя пятнадцать лет молитвы были услышаны. Родился мальчик. Повзрослев, он решил избрать духовную стезю, чему глубоко верующие родители были только рады.

Поступив в семинарию, Богдан показал такие блестящие способности, такое усердие к учебе и прилежание в поведении, что получил в награду красивую фамилию – Богодаров, что значит "Дарованный Богом". Все его потомки пошли по духовному пути. Через несколько поколений прямая линия рода Богодаровых замкнулась на дедушке Любовь Ивановны и Надежды Ивановны. Единственный сын, отрада отца, воспротивился желанию родителей видеть его священником и уехал за Урал, где стал довольно успешным фермером.

С горячностью молодости, оторвавшейся от духовных корней, приветствовал он революцию, колесо которой не обошло и его самого. Однажды ночью крестьяне пришли предупредить его о готовящемся аресте: «Ты нам не делал ничего плохого. Мы твоей смерти не желаем. Беги пока не поздно».

С женой и маленьким сыном пробрался он к Воронежскому уезду, где его никто не знал. Начали жизнь с нуля. А жизнь была очень сложная, отяготившаяся впоследствии тяжелым бременем для родителей еще и тем, что их подросший сын, пополнив ряды печально известной организации безбожников, стал все чаще приходить домой пьяным.

Было принято решение срочно женить юношу. Невесту он выбрал сам – умная, интеллигентная девушка из бывшей дворянской семьи, приехавшей с родителями в Воронежский уезд с родных мест, скрываясь от расправы большевиков. Избраннице едва исполнилось шестнадцать.

Безмерно любя свою добрую мать, Любовь и Надежда не могли понять, чем были движимы ее родители, отдавшие несовершеннолетнее дитя в жены пьющему человеку. Наблюдая в детстве побои матери, подраставшие Надя и Люба были даже рады кончине молодого отца, наступившей внезапно после очередной попойки. Но безутешная вдова еще многие годы оплакивала безвременно ушедшую любовь всей своей жизни, не снимая траур до последних дней.

Екатерина Петровна беззаветно любила своего супруга, несмотря на его разнузданный характер. Когда он брал в руки гитару, она забывала все нанесенные ей обиды, измены, жестокость, садилась у его ног, и склонив голову, растворялась в его пении.

«Да, голос у отца был великолепный... Но это, пожалуй, было его единственным достоинством», – закончила тетя Люба рассказ о своих предках и погрузилась в свои мысли.

«Не знаю, как я буду теперь работать, – после долгой паузы продолжила она. – В институте меня не хотят отпускать. Но я пережила такой стресс со смертью моей младшенькой… У меня появились пробелы в памяти, стала терять нить разговора. Студенты меня такой не знают… Может до конца лета я как-то оклемаюсь… Не знаю…»

Родители Тани попросили рассказать о последних днях Надежды Ивановны.

«Ох, как она мучилась, как страдала… даже попросила меня пригласить священника. Но я исполнила ее желание слишком поздно… Соседи предлагали крестик на нее одеть, когда омывали тело. Я не согласилась. Это противоречило ее убеждениям. А сама она не просила… А, может, она не успела попросить? Она ведь последние десять дней не разговаривала, только умоляюще смотрела на меня» – залилась слезами Любовь Ивановна.

«Я запуталась, я совсем запуталась, – продолжила бедная ученая старушка. – Мне все казалось в жизни понятным, кроме того, зачем в ней нужна религия. А теперь моей сестрички нет, скоро и я вслед за ней пойду… И неужели – это ВСЕ – конец, за которым ничего не будет? Я никогда не думала, что это так страшно – осознать конечность нашей жизни. Тогда зачем она? Зачем мы терпим все эти муки, страдания, болезни, пишем статьи, картины, книги, учим стихи, если за гранью земной жизни ничего больше нет, если все уйдет с нами? Зачем тогда вообще начинается жизнь?.. А вдруг есть?.. Наденьку соседи отпели заочно... А вот ее сын – он даже некрещенный, и он умер еще до смерти. А какой был мальчик – добрый, смышленый; какой красивый юноша, умница, первый студент в институте. А потом пьянка, жена – одна, другая, третья... и вся жизнь под откос… Да и я – чему отдала всю жизнь? Науке, студентам. Но нет ни семьи, ни детей. Я не хотела этого. А теперь и поплакать обо мне будет некому…»

Но плакали о ней многие: коллеги, друзья, студенты. Она была яркой звездой на небосклоне науки, лучом неиссякаемой радости и энергии на кафедре, доброй и веселой преподавательницей, виртуозно владевшей предметом и заражавшей любовью к нему своих учеников.

И только немногие сделали для нее главное – поставили свечечку на церковный канун об упокоении несчастной души, которая только за миг от смерти осознала, что жизнь на этом не кончается…

Алевтина Владимирова