«Служить в полную силу»

Беседа с Преосвященнейшим Евфимием,
епископом Усманским, викарием Липецкой епархии,
после хиротонии во епископа. Декабрь 2016 года. 

 – Владыка, в этом интервью мы хотим больше узнать о Вас: из какого Вы гнезда, кто Ваши родители? Из каких традиций, обычаев Вашей семьи формировались главные критерии Вашей личности, которые привели к вере?

– Родился я в городе Глухове в Украине. От нашего дома километрах в двадцати расположена Глинская пустынь. Когда в 1962-м году закрыли монастырь, в его стенах находилась психоневрологическая больница.

Папа, Петр Алексеевич, работал в больнице водителем, мама, Валентина Алексеевна, – бухгалтером в бюро технической инвентаризации. Родители старались вложить в меня лучшее. Учили честности, в первую очередь. Особенно об этом пеклась бабушка Анна Игнатьевна.

Дома воспитывался в послушании. Конечно, хотелось и на улице с ребятами побегать, тем более, что жили в частном секторе, а рядом были озеро, речка. Особенно я любил ездить на велосипеде. Но помимо пользы от спортивного образа жизни, было и негативное влияние улицы, от которого родители старались меня оградить. Ребята делали самопалы – хлопушки, стрелялки, а я в этих играх не участвовал, и надо мной, конечно, смеялись.

Несмотря на советское время, у нас дома были иконы. Помню, еще в школе я пытался разобрать надписи на старославянском языке, которому меня никто не учил. И что интересно, получалось читать. Бабушка по отцу водила еще отца и его брата в храм причащаться. А меня вторая бабушка, по маме, как помню, приводила причащаться Великим постом.

– Какими Вам запомнились службы?

– В нашем городе было два храма, один из них – кафедральный собор в честь трех святых Анастасий. Там служил протоиерей Косма Литвинюк, который меня крестил. Конечно, тяжеловато было мне, маленькому, стоять в течение всей службы. Садился на порожках у солеи.

Был в наших краях юродивый Илюша. Познакомился я с ним, когда учился в 4-м классе. Однажды я стоял в храме, подошел ко мне дедушка странноватый, приобнял за плечо, крест в руку дал и говорит: «Ты нашей веры, православной, будешь батюшкой». Я растерялся, рассказал об этом бабушке и показал ей крест. Она испугалась, подумала, что кто-то умрет, пошла искать Илюшу и отдала ему крестик. В этот же собор ходили матушки - монахини, которые были в послушании еще у Глинских старцев. Они бабушке сказали: «Наоборот, хорошо, что крест дал». Бабушка тогда снова нашла Илюшу, взяла у него крестик и дала ему рубль. Этот крест у меня сохранился до сих пор.

После причастия, когда я выходил из храма, Илюша снова нашел меня в толпе и сказал то же самое. Пришел я домой, рассказал родителям, а в ответ – растерянность, недоумение. Рассказал этот случай в храме ребятам, с которыми я рос, и они стали дразнить: «Монах, монах!» Мне, конечно, обидно стало, но прошло время – все забылось.

Иной раз, когда еще ребенком я сильно болел, на ум приходила мысль: «Раз мне сказали, что батюшкой буду, значит, наверное, жив останусь». А вопрос о смерти меня занимал уже лет с 4-х. У бабушки я спрашивал:

– Вот мы живем-живем, а потом в яму нас положат, засыплют и все?

 Бабушке эти разговоры не нравились:

– Что ты глупости спрашиваешь? – говорит.

А я сяду на кровать, плачу.

– Как Вы определялись с выбором жизненного пути?

– Родители привили мне любовь к знаниям, поэтому учился я в школе хорошо. Параллельно – и в музыкальной школе по классу баяна. Больше всего любил точные науки: физику, химию, астрономию. Учился в математическом классе и хотел посвятить себя научной деятельности. Преподаватели даже разрешали мне брать домой школьный телескоп, химические реактивы, и делать дома опыты.

В какой-то период у меня возникала мысль, не стать ли военным, как братья отца и муж двоюродной сестры. Но мама выступила против этого желания. В 8-м классе, когда пришло время определяться с профессией, она сказала, что физике и химии найти применение вряд ли получится, поэтому лучше поступить в медицинское училище на фельдшерское отделение. За послушание я и поступил.

В училище задумывался о смысле человеческой жизни, о том, почему люди болеют и страдают. У нас была преподаватель Дина Андреевна, которая ходила к баптистам. Благодаря ей мне в руки попал Новый Завет, который я сразу же начал читать. В то время было еще сложно купить такие книги, поэтому мне захотелось попросить у нее Библию. Но мама сказала: «Ты за Библией и до Киева дойдешь пешком. Не надо просить у баптистов, мы православные и должны держаться веры своих предков».

В 1994 году я окончил училище с отличием. Немного работал по специальности в селе Белокопытово, где общение с людьми позволило мне увидеть то, чего я раньше не замечал. Однажды ко мне обратилась женщина с головной болью. Я спросил, не случилось ли у нее чего. Оказалось, погибла дочь. Тогда я понял, что человеку нужны не таблетки, а духовная поддержка, и попытался поговорить с этой женщиной, опираясь на прочитанное в Священном Писании. Позже я понял, что латинскую поговорку о враче: «Светя другим, сгораю сам» - можно применить и к священнику, который должен гореть Божественным стремлением, быть свечой для людей.

- А Господь потихоньку выводил Вас на этот путь.

- Слова Илюши периодически всплывали у меня в памяти, но я относился к ним с иронией. Думал, что моя жизнь пойдет по другому пути. Но Господь рассудил иначе.

После училища мне хотелось продолжать образование, возникло желание быть военным врачом. Со школьным другом Николаем Федорченко мы решили поступать вместе. Но оказалось, что в военкомате потеряли наши личные дела. В расстроенных чувствах я даже думал, не поступить ли мне в семинарию… В итоге мы решили поступать в педагогический институт на факультет биологии, а затем спустя год снова подать документы в медицинский институт. Но как только я поступил, у меня опустились руки. Педагогика была совершенно мне неинтересна. В это же время я услышал о Глинской пустыни. Появился интерес, желание поехать туда. Посмотрев передачи о Православии, о паломничестве в Иерусалим, решил, что раз я хочу быть паломником, надо идти пешком.

Вышел с утра, бабушка говорит:

– Обуй хоть новые ботинки.

Обул …и пройдя 20 километров, так натер ноги, что потом еле ходил. Бабушка переживала, думала, что меня будут уговаривать остаться в монастыре. А я был спокоен:

– Что там, секта какая? Если не хочу, никто меня не уговорит.

Дошел до монастыря, ноги гудят, горят. В то время больницу из монастыря переместили, а в здании после него осталась одна разруха. Ходил я, смотрел, искал, с кем пообщаться. Во дворе столкнулся со священником – им оказался настоятель отец Геронтий (Хованский):

– Молодой человек, Вы кого-то ищите?

– Да вот, из Глухова пришел монастырь посмотреть.

– Сходите на службу, а я Вам собеседника найду.

Постоял я на службе, ничего не понял. Ко кресту приложился, вышел, а настоятель куда-то исчез. Я подумал: «Наверное, не судьба», – развернулся и собрался идти домой. Потом смотрю – он у дороги паломников на попутный транспорт усаживает. Решил подойти к нему, а он уже нашел мне собеседника – иеродиакона Игнатия, который стал меня водить по монастырю: и на братские могилки, и в трапезную, и по всей территории. Прогуливаясь с ним, я все смотрел на скамейки. Хотелось поскорее присесть. Домой возвращался уже с ботинками под мышкой. К счастью, от села Заруцкое меня подвезли на машине.

Желание снова поехать в Глинскую пустынь появилось у меня на Пасху. Приехал я уже на велосипеде и встретил только монаха Филадельфа и отца Игнатия, потому что братия ночью молились, а днем отдыхали. Отец Игнатий обрадовался мне и говорит:

– А я за тебя молился. Думал: если еще придет – значит наш, а если нет – так, зевака.

Так я и стал ездить в Глинскую пустынь, общаться с отцами. Однажды приехал туда правящий архиерей – архиепископ Ионафан (Елецких). Настоятель завел меня в алтарь взять у владыки благословение. Я захожу, а владыка спрашивает:

– Откуда ты?

– Из Глухова.

Тогда архиепископ Ионафан обратился к находившему рядом священнику:

– Отец Алипий, вот тебе воля Божия. Вечером надо его постричь, и будет он помогать тебе в институте.

Видимо, мое появление вклинилось в их разговор.

Я как услышал «постричь» – вышел, стал обдумывать: «Я еще «Отче наш» толком не выучил, как же меня постригать…» Было заманчиво, конечно, но я чувствовал, что не готов. Пошел к настоятелю:

– Батюшка, что же это владыка сказал?

А отец Геронтий отвечает:

– Владыка-то сказал, и постричь тебя – дело на полчаса. А как же ты дальше будешь жить? Зачем хочешь монахом быть?

Я к тому времени уже начал читать книги о монашестве, поэтому ответил:

– Монахи, как ангелы, славословят Бога.

– Хорошо, – говорит отец Геронтий, – давай все иллюзии отложим в сторону и трезво посмотрим на жизнь. Ты же понимаешь, что тебе нужно будет отказаться от естественного хода жизни – от желания реализовать себя по своей воле, создать семью. Золото не добывается слитками. Его вымывают, переплавляют, очищают. Так и человек. Если ты к этому готов, тогда есть смысл принимать монашество.

Слава Богу, что отец Геронтий тогда оградил меня от скоропалительного решения. Я продолжал приезжать в пустынь, даже ходил на клирос. Однажды, проходя мимо собора в Глухове, я увидел машину владыки. Зашел в собор и встретил того самого игумена Алипия, которому владыка говорил о моем пострижении. Он тут же подвел меня к настоятелю собора отцу Георгию и говорит:

– Владыка благословил обучить его пономарить, помочь подготовить к иночеству.

На первой же службе в соборе я встретил матушку-схимницу, помогавшую в алтаре. Это была схимонахиня Евстолия (Корыстина), которая тоже сыграла важную роль в моей жизни. Она стала давать мне книги, объяснять поучения святых отцов. Я удивлялся, как она помнит и цитирует многие места Священного Писания. А она поясняла:

– Я же его читаю уже пятьдесят лет.

Матушка была духовым чадом схиархимандрита Серафима (Романцова). После его смерти ездила к схиархимандриту Виталию (Сидоренко) и к владыке Зиновию (Мажуге). Когда они с мамой – инокиней Варварой – жили на станции Локоть, то прятали у себя на печке не имевшего документов отца Виталия. Матушка рассказывала:

 – Однажды к нам зашла соседка, которая тоже к старцу Серафиму ходила. Пришла, сидит-сидит и никак не уходит. А отец Виталий на печке за шторкой был. Его скрывали даже от верующих людей. Отец Серафим строго-настрого сказал, чтобы никому про него не говорили. Мама, в конце концов, выпроводила соседку. Только та ушла за порог, отец Виталий с печки спускается:

– Это вы нехорошо поступили, человека так отправили.

А мать Варвара на него строго посмотрела и говорит:

– А ты сидишь на печке – и сиди. Батюшка благословил тебя прятать, поэтому не командуй.

- Владыка, а как же Вы в Задонске оказались?

- Благодаря матушке Евстолии. Мне уже хотелось в монастырь, но я не знал, куда поступать. Думал, может быть, в Киево-Печерскую лавру уехать или в Сочи к схиархимандриту Симеону (Нестеренко), который тоже был глинским воспитанником. Матушка очень хорошо ко мне относилась, поддерживала меня и молилась о том, как мне поступить.

Вообще, ее благодатный дом я вспоминаю с теплотой. Радио, телевизора не было, горела лампада, свечи, ладан – атмосфера молитвенная. В восемь часов вечера матушки ложились и в два часа ночи вставали на келейное правило.

Однажды мать Евстолия говорит мне:

– Я ночью думала про тебя и молилась. Съезди-ка в Задонск к отцу Никону. Он еще молодым иеромонахом приезжал к отцу Виталию.

А в то время наш будущий Владыка Никон был архимандритом.

Поехали мы с архидиаконом Лонгином, пострижеником отца Виталия. Первый раз в Задонском монастыре я растерялся. Смотрю: храм большой, кран стоит, колокольня строится. Тут же и больница, и сушильный завод. По двору машина едет, за ней мужик бежит, в три этажа ругается. Я подумал: «Господи, куда я попал!» – не ожидал увидеть такое после уединенной Глинской пустыни.

Зашли мы в храм, спросили про батюшку Никона, а он, оказалось, уехал. Нас как паломников поселили в помещение под лестницу. Только вещи разместили, зовут:

– Вы из Глухова? К батюшке?.. Поднимайтесь наверх.

Про отца Серафима (Романцова) матушка рассказывала, что он жил суровой жизнью и отличался строгостью, хотя за этой строгостью скрывалась любовь к ближнему. Ожидая отца Никона, я думал, что сейчас к нам выйдет строгий старец. Но открылась дверь – и вышел простой батюшка, как сейчас помню, в коричневом подряснике, борода с проседью, удивленный взгляд…

В беседе на мой вопрос о поступлении в монастырь отец Никон сказал:

– Окончишь институт – приезжай.

А у меня уже было чувство, что я его не окончу, в последнее время сбегал с лекций и шел на службу. Ждал только момента ухода в монастырь.

Под майские праздники я снова приехал в Задонск. Хотел причаститься, потому что в это время у меня были именины и день рождения. Но тут мне сказали, что нужно помочь на послушании. Я подумал: «Мало ли, что я хочу причаститься», – и всю неделю пробыл на послушаниях: то яблони сажал, то солому перевозил на коровник, то хлеб на сухари резал.

А потом отец Никон мне сказал:

– Ну что, останешься, или дома в обморок упадут?

Я говорю:

– Конечно, упадут.

– Тогда езжай сначала домой, а потом приедешь.

Приехав домой, я сразу понял, что меня уже ничто не удержит, и стал готовиться: потихоньку перевозить к матушке Евстолии книги, вещи.

- Как родители отнеслись к Вашему решению?

- Бабушка боялась, что я уйду в монастырь, и отец тоже был против. У них не было никакого представления о монашестве. Бабушке всегда казалось, что в храм ходить могут все, а в монастырь идут только безродные и непутевые.

Несмотря на все это, я собрал вещи, оставил записку, в которой написал, что уезжаю, но не в Задонск, а в семинарию. Боялся, что меня остановят. Для меня это было неестественно – не спросив, не сказав ни слова, уехать. Никогда раньше без разрешения родителей я ничего не делал. До сих пор удивляюсь, как я решился на такое.

Матушке Евстолии было жалко со мной расставаться, потому что не много было людей, с кем она могла пообщаться на духовные темы. На прощание она сказала, что спокойно передает меня из рук в руки, на воспитание к отцу Никону.

В Задонске мне дали послушание на просфорне и клиросе. А спустя время отец Никон сказал:

– Звонила матушка Евстолия, сказала, что твои родители едут.

Я сказал:

– Это будет война.

– Ничего, – заулыбался батюшка, – повоюем.

Приехали мама и бабушка. Бабушка настаивала на возвращении домой, но я не соглашался. Тогда мама поняла, что решение мое твердое, и переубедить меня не получится. Отец Никон сказал ей, что нужно родительское благословение в монастырь. Мама купила икону и благословила меня ею. А потом они с бабушкой стали периодически приезжать и навещать меня в монастыре.

Я благодарен Богу за то, что постриг не был принят мной раньше времени, потому что к таким ответственным изменениям в жизни нужно быть подготовленным. А когда приходило время, эти изменения происходили сами собой.

– Как и кем было принято решение о Вашей архиерейской хиротонии? Как она происходила и что Вы при этом испытывали?

– Честно говоря, об архиерействе я совсем не думал, даже и о священстве не думал. У меня было только стремление жить монашеской жизнью, то есть нести внутренний подвиг, соответствующий этому чину. Вдохновляли яркие примеры старцев. Отец Виталий, по воспоминаниям матушки Евстолии, часто говорил: «Я ищу Бога». И это искание Бога было для меня всегда на первом месте, а иеродиаконство, иеромонашество – уже за послушание.

Архиерейство – это совершенно другой, более общественный подвиг служения. Прежде я наблюдал за владыкой Никоном, а теперь и на себе убеждаюсь в том, что архиерей себе не принадлежит. Начинаю осознавать, что каждое слово, поступок должен стать примером для других, и потому я обязан предъявлять к самому себе еще больше требований.

Процесс выбора кандидата был не быстрый, так как еще при разделении Липецкой и Елецкой епархии и образовании митрополии в 2013 году был озвучен вопрос о подготовке викарного епископа. Тогда до меня доходили слова:

– Хорошо бы тебе быть кандидатом.

В том же году я поступил в Московскую Духовную Академию. Целью моего обучения было только приобретение знаний для применения их в иеромонашеском служении.

Когда я ездил в Москву по послушанию за облачениями, книгами, в швейном магазине на Ордынке одна сотрудница мне сказала:

– Почему-то мне всегда хочется назвать Вас владыкой.

В тот момент я старался никак внутренне не реагировать на эти слова, как учат святые отцы – быть ко всему ровным. До последнего момента думал, что чаша архиерейства пройдет мимо меня.

Монаху положено принимать любые назначения равноценно, за послушание Богу и Церкви. Но узнав, что на меня подано прошение, я тяжело воспринял само ожидание. Когда Святейший Патриарх Кирилл лично беседовал со мной перед заседанием Священного Синода, задавал мне вопросы, вне зависимости от имевшего быть принятым решения, эта встреча стала одним из самых памятных событий в жизни.

На заседании Синода Патриарх и митрополит Волоколамский Иларион (Алфеев) задавали вопросы, а по окончании его митрополит Санкт-Петербургский и Ладожский Варсонофий (Судаков) поздравил всех кандидатов с их избранием.

При наречении 1 декабря очень волнительным был момент обращения старшего протоиерея отца Владимира Дивакова: «Боголюбезнейший архимандрит Евфимий… Вы избираетесь быть епископом богоспасаемого града Усмани». Чтобы прочитать ответное слово, мне уже не хватало воздуха.

Перед хиротонией было чувство, как перед монашеским постригом. Не просто волнение, а понимание, что в жизни наступает новый этап, когда уже невозможно будет отмолчаться и быть в стороне, что нужно быть готовым выступать за свою паству на виду у всех. Вспомнил и жития российских новомучеников, для которых когда-то пришло время доказать свою верность Богу и любовь к людям.

– Спасибо, Владыка! Хочется задать Вам и традиционные наши вопросы. Первый: что Вы делаете, когда попадаете в затруднительные ситуации?

– Мне врезалось в память выражение: «Не бывает безвыходных ситуаций. Бывают ситуации, выход из которых тебя не устраивает».

Трудную ситуацию мы видим, как короткий отрезок времени, и живем в нем, не обращая взгляд в будущее. Но Господь дает и последующее время, чтобы внутри утихла буря, чтобы человек осмотрелся вокруг и мог увидеть дорожку, тропинку, по которой идти дальше. Поэтому никогда не нужно спешить с паникой, а ждать разрешения ситуации от Господа. Если тяжело, стараться молиться и держаться за якорь веры.

Хорошо помнить, что свыше сил Господь испытания не даст, и если даже волос с головы не падает без воли Божией, то тем более, без воли Божией не происходит ни одно событие в нашей жизни. Все трудности происходят не просто так. Для чего-то нам нужно их претерпеть: часто бывает, что прежде мы делали что-то не так, и Господь дает шанс это исправить.

– Какую добродетель в людях ставите выше других?

– Первое в человеке – это честность. Если он даже сделает что-то не так, но скажет о своей ошибке, как есть, то с Божьей помощью он эту ошибку преодолеет. Главное, чтобы не получилось, как у Адама: он не сказал «я виноват, Господи», а переложил ответственность на Еву.

Лукавство портит человека, на него нельзя положиться, нельзя ему довериться. Если нет духа любви во всем, то остальные добродетели, труды, подвиги будут только укреплять в человеке самолюбие. Пусть будет тяжело, но лучше переступить через себя, признать свою неправоту, и к тебе даже будут относиться с большим уважением. Господь придает этому качеству огромное значение, говоря о Нафанаиле: «…вот подлинно израильтянин, в котором нет лукавства» (Ин. 1:47).

– Какой грех в Вашем понимании наиболее аморален?

– Думаю, что самый тяжелый грех – тот, в который один человек вовлекает другого. Когда происходит обман ближнего, когда один доверяет другому, а тот, подобно дьяволу, обманувшему Еву, говорит: «Это не важно, не страшно, сделай». Сейчас много фактов вовлечения в преступления детей. Ребенок – это маленький человечек, еще не сформировавшаяся личность, которая растет, учится жить и доверяет себя старшим, родителям, в первую очередь. Страшно, когда его вера подрывается грехами родителей – пьянством, склонением к воровству, обману, избиением и другими тяжелыми пороками.

– Что Вы сейчас посоветуете современным священникам, исходя из собственного пастырского опыта?

- Не делай другим того, чего не желаешь себе – это должно быть основой, фундаментом отношений пастыря с паствой. Люди идут к священникам за поддержкой, но часто приходится наблюдать, что священники проявляют к ним неуважение, особенно – к старшим по возрасту.

Мне нравится совет пастырям митрополита Антония (Сурожского): «Если человек спрашивает у тебя совета, а ты не знаешь, что ответить, скажи: “Давайте вместе помолимся, чтобы Господь подсказал или разрешил эту ситуацию”. И не надо прыгать выше своей головы». Важно внутренне не пройти с холодным сердцем мимо ближнего.

– Владыка, что Вы желали бы сказать Богу, когда он призвал бы Вас к Себе: на что потратили силы, волю, таланты, которые Он дал Вам вместе с жизнью?

– Сейчас сложно сказать, потому что как архиерей я только вступил в свое служение. Хотелось бы, чтобы можно было ответить по слову Господа: «Се аз и дети, яже ми дал есть Бог» (Евр. 2:13). Чтобы удалось привести к Нему тех, кого Он поставит на моем пути, при этом не ущемляя свободы людей, данной им Богом.

А еще бы хотелось, чтобы мое слово не расходилось с делом, потому что люди смотрят, в первую очередь, на дела. Однажды я услышал такое сравнение: одно и то же просили у Бога некий священник и преподобный Серафим Саровкий. Результат, конечно, был разным, потому что у святых жизнь и слово являются одним целым. А мы зачастую просим у Господа одного, а живем по-другому. Поэтому буду стараться жить так, чтобы не было раздвоения и растроения личности. Если Богу служить – значит, служить в полную силу.

– И последний вопрос, Владыка: можете ли Вы с уверенностью сказать, что Ваша жизнь интересна?

– Жизнь каждого человека уникальна. В моей жизни, думаю, произошло главное – мне был дан образец, которому теперь нужно соответствовать. Внешне Господь сподобил монашества, священства и епископства. А внутренне осталось центральным искание Бога, которое по своей сути очень увлекательно.

Жизнь интересна, когда ты общаешься с другими людьми, что-то полезное черпая для себя, вновь и вновь находя в себе то, над чем нужно работать. Жизнь интересна, когда пытаешься искать, приобретать Бога через других, учишься терпеть их немощи и брать примеры с их добродетелей.

А сейчас к тому же особое благодатное время для всей Церкви. В нем, по словам Патриарха Кирилла, мы призваны трудиться, чтобы заложить зерна веры в новое поколение людей. И хотя кажется, что уже много сделано, мы находимся только в начале пути. Если столько десятилетий пытались выкорчевать корни веры из нашего народа, то гораздо больше времени и сил надо потратить, чтобы снова ее насадить.

Моя задача теперь – находить и готовить людей для этого труда, а самому быть для них примером.